Рассказ 6
Сказка о Василии-Шелопуте, о судьбе его суженой, да о дверях волшебных
В одном царстве, державном государстве жил-был один боярин, и было у него три сына: два хороших, да Василий-Шелопут.
Ни умён, ни красив, статью не удался. Не работал, не учился, не брился, не мылся. Напивался, ругался-дрался, в кафтан сморкался, да девкам на селе проходу не давал.
Наконец выгнал отец Василия из дома. Иди, говорит, по белу свету, да, пока не исправишься, не возвращайся. Закручинился Василий, знать, не видать ему больше родимого дома. Пошёл, как есть, восвояси. Тут мамка его догоняет у околицы, узелок даёт в дорогу да наказ материнский.
За тридевядь земель, мол, в краю далёком, в стране молчунов, где лапти не плетут, где гусли не играют, и слова русского не понимают, живёт один из наших: Гордей-Ворожей. Не то дядя, не то брат, то ли кум, то ли сват, не то уй, не то строй, то ли сводный, то ль родной. Умный шибко был, вот и уехал. Коль и он не поможет, бывать тебе, Василий, свой век на чужбине.
И пошёл Василий по белу свету Гордея-Ворожея искать.
Скоро сказка сказывается, да нескоро дело делается. Тридцать три дня и три года ходил Василий, да ещё один год, високосный. И пришёл Василий в страну молчунов, где всё наоборот: рано встают, рано спать ложатся, песни не поют, хороводы не водят. Не смеются, не улыбаются, богам своим странным поклоняются. В гости не зовут, в гости не ходят, самовар не варят, дружбу не заводят. Ничего не понимают и сами отвечают не по-русски. Молчуны, одно слово, ни лаптей тебе, ни гуслей, ни крестика нательного.
Давай Василий о Гордее-Ворожее спрашивать, а он тут как тут.
- Чу, говорит, - русским духом пахнет. Что тебе надобно, душа лапотная? Не меня, чай, ищешь?
- Тебя ищу, Гордей-Ворожей, отвечал Василий, - привет тебе от маменьке моей. Просит перед тобой челом бить, помощи просить.
И рассказал он Гордею-Ворожею о беде своей.
- Помочь тебе, Василий, оно можно, да только захочешь ли? Есть у меня дверь волшебная, превратит, в кого пожелаешь. Да только в одну сторону дорога, пройдёшь - не вернёшься. Кем станешь, тем и жить.
- Не беда, отвечал Василий-Шелопут, - мне всё одно. Хочу исправиться, чтобы всё как у людей, вот меня папенька домой и пустит. Как люди добрые говорят, чтобы человек красен челом был и статен, душою добр и к другим приветлив, чтобы степенен был и опрятен, чтобы работящий был и семью любил да детишек своих, чтобы отец да мать не нарадовались.
- Ой смотри, не пеняй потом, молвил Гордей-Ворожей. И повёл в чертоги свои чародейские. А в доме его богатом двери тяжёлые, все огнями мигают да буквами нерусскими.
- Запоминай, говорит Гордей-Ворожей, - как через двери пойдёшь, глаза-то закрой, не подглядывай. Подумай, каким стать желаешь, да шепчи про себя, только слов не перепутай:
Эйн-цвей, цвей-дрей
Попрошу я у дверей
Эйн-цвей, цвей-дрей
Чтобы всё как у людей
Дверь-дверь, всё равно ей
Хоть злей, хоть добрей
Спасибо, Гордей
- А потом входи в зал зеркальный, что за дверью той, там себя нового и увидишь.
Страшно стало Василию, да делать нечего. Собрался с духом, глаза зажмурил, и давай толкать дверь тяжёлую, да шептать про себя, как положено.
Эйн-цвей, цвей-дрей
Спасибо Гордей
Эйн-цвей, цвей-дрей
Чтобы всё как у людей
Хоть добрей, хоть ей
Попрошу я у дверей
Дверь-дверь...
Напутал слова Василий-Шелопут, не справился. Хотел было отступиться, да поздно. Завертело его, закрутило, да и затащили его двери, не помиловали. Открыл глаза Василий, видит, а перед ним в зале зеркальном он сам бездыханный лежит как есть. Аккурат двое их стало.
И вдруг увидел Василий себя бездыханного глазами папенькиными: и челом некрасив, и лоб невысок, и небрит-немыт, и неосанист. А тот вдруг пошевелился, присел, да давай в кафтан сморкаться. И понял Василий, что не исправился тот никак, остался каким был Шелопутом.
И тут защемило вдруг душу чувством незнакомым, вдруг таким милым показался себе он сам, таким родным. Захолонило сердце так, что испуг взял. Поднял Василий глаза на отражение своё зеркальное, а оттуда смотрит на него девица красоты неописуемой: высока, статна, румяна да округла, черны очи смотрят взглядом жарким, а губы полные в улыбке приветливой. Ибо сделали двери его, кем наказано, чтобы папенька и маменька нарадовались. Как люди добрые говорят, чтобы человек красен челом был и статен, душою добр и к другим приветлив, чтобы степенен был и опрятен, чтобы работящий был и семью любил да детишек своих.
Тут поднялся другой, прежний Василий, да смотрит знакомым взглядом, как прежде на девиц сельских, на Василия, который ныне девицей стал, и говорит:
- Ты чьих будешь, мила-девица?
- А Василий, который ныне девицей стал, и отвечает:
Я судьба твоя, Василий-Шелопут, суженая. Буду тебе мужней женой. Ибо люблю я тебя, Василий, как себя самою. И помогу тебе исправиться, домой вернуться и жить жизнью праведной. И папенька с маменькой довольны будут, и тебе легче. Я тебя как себя вижу, у меня не забалуешь.
Так и порешили. Клали земной поклон Гордею-Ворожею за науку, да и вернулись домой, а уж как им там все обрадовались. Свадьбу сыграли, всё как у людей, а там и детки пошли. И стали они жить-поживать, да добра наживать.
А Василий, который ныне девицей стал, любил себя прежнего как никогда не любил. И держал в строгости. Оттого и прозвали его в народе Василисой Премудрой.
Но это уже совсем другая сказка.
Сообщение было изменено 25 февраля 2013 в 20:53
