Рассказ 16
"Взойдем же по ступеням некогда богатого, но ныне, увы, обветшавшего дома и остановимся перед массивной дверью..."
- Это дом, который построил Джек?
- Нет, Джек, вишь ты, вообще сантехником был и дома не строил. Впрочем, однажды он отгрохал вдове Вулвортс такое отхожее место во дворе – ну чисто тебе Букингэм, вид сбоку! Все соседи приходили посмотреть. Правда, нужду там справлять нельзя было – яму Джек выкопал неглубокую и все, как бы это поделикатнее выразиться, производство всплывало аккурат на ее грядке с огурцами. Ну, а как бедняжка вдова преставилась, пустил ее беспутный сынуля – кстати, с Джеком вечно вместе пил, может быть, что и яму вдвоем копали, - сортир-дворец с аукциона. И купили бы его заезжие лондонцы, кабы не Милфред-дворник, который, кстати, в том же году ишиас себе вылечил, и вот каким способом…
- Погоди, так а чей же это дом?
- А хромого Винстона. Не Черчилля – хотел бы он! Даже татуировку с гербом Мальборо себе сделал и хвастал, что-де родственники оне. Впрочем, кроме потаскушки Элен, никто эту татуировку не видел, а она подслеповата была, таракана от воробья отличить не могла. Говорили, что после татуировки он как раз и двинулся, чернила из нее прямо, вишь ли, в мозг попадают.
- А что с ним случилось?
- Дык в патриотизм ударился. Приходит к нему как-то Мэрилин, красотка наша окружная, даром что семидесятый юбилей уже пятый год празднует, и сплетница первая. Вот, приходит она, значится, как мы сейчас. Вот точно за этот молоточек дергает…
- Ты постой, не дергай, расскажи сперва!
- … Стукнула она, стало быть, в дверь, а он ей и кричит изнутри: «Заходи, добрый сэр, коли с добром пришел». Он тоже тогда подслеповат уже стал, да и глуховат, чай, каждый день по литру клюквенной настойки заливать, - и не то будет. Заходит к нему Мэрилин, оглядывается, - она как раз домой шла, надо же было что-то высмотреть, чтобы куме своей свежие сплетни рассказать, - а вся квартира сырым мясом увешана. И дух стоит, понимаешь, соответствующий.
- И она не вызвала доктора Джейкобза?
- Да погоди ты, дай рассказать, нетерпеливый, чисто Тони Блер! Она подумала было вызвать врача сразу, да женское любопытство победило. Дай, думает, узнаю сперва, какой болотный москит его укусил. Заходит, откашливается, заодно нос платочком зажала и вежливо так интересуется: «Соседушка, а скажи, пожалуйста, что это у тебя за ростбиф сырой по стенам висит, не к приезду Ее Драгоценного Величества ли готовишься? Королева-то наша, говорят, с войны мясо с душком любит. Ну, продуктов не было, надо было подавать пример населению. Сынуля-то ее, Чарли, попривык уже, иногда и сам откушает. Да и женка евойная, как ее там, Констанция…
- Камилла!
- Ну да, Камилла, не готовит, говорят, сыроедением увлекается. Вот Чарли, как морковки нагрызется, так, что в глазах оранжево становится, так и приходит к мамуле. Тут не то, что тухлое мясо, - сапожное голенище с голодухи грызть будешь. А внучок ейный, старшенький который…
- Дед, ты же про дом рассказывал!
- Ой, молодежь! Никогда не дослушают! Ну, оказалось, что вычитал Винстон спьяну в какой-то книге, что саксы шкуры поверженных зверей по стенам вешали и, на них смотря, в дух рыцарского мужества обращались (шкура-то, поди, ежели толком не мытая, так смердит почище вашего подгулявшего стейка). Показалось ему, что дух мужества – самое оно в субботу вечером. Поскакал, на хромой ноге подпрыгивая, в лес – бизонов истреблять. Нашел только престарелого ежа, да и тот сбежал. Вот, чтобы значит, имидж не портить да фейс не терять, стащил у кухарки своей, лупоглазой Нэнси, килограмм телятины, который она запечь намеревалась и продать потом, чай, зарплату поджиливал он ей, а домина вон какой богатый, - расковырял кухонным ножом да каминной кочергой, и развесил. И сидел уже часа два, ждал, пока дух на него снизойдет. Лето было, понимаешь, поэтому за пару часов в основном снизошли на него мухи да пара собак побойчее, но Винстон – парень упорный. Мэрилин, впрочем, покрепче будет, поэтому она его пристыдила, мясо отобрала и еще неделю кумушек своих пирожком по-йоркширски потчевала. А у него только и осталась, что привычка проходиться мухобойкой по стенам, пока спать не ляжет.
- Дед, а привидения-то при чем?
- Да вот, как преставился старый Винстон, царствие ему там, где сам сочтет нужным, - так и начались всякие странные разговоры про дом этот. То летает он по ночам, то стоны оттуда, то уханье. Однажды, говорят, корова зашла туда и не вернулась. А корова эта была, сынок, не просто так, а племенная. Ее Дирк-садовник, который еще на молодой Труди в шестидесятом году женился, привез аж из Ворчестершира. Она там победила в конкурсе по скоростному поеданию стогов и тут же, на месте, дала пять галлонов молока. Дирка тогда показали по телевизору, а Труди так жалела, что осталась дома. Всегда-то она, бедняжка, страдала животом, никак стряпать научиться не могла, ели что попало. Так вот, агент страховой компании сказал, что Дирк сам свою корову и запрятал, и премию ему не давал. Так и жили, бедолаги: сена было завались, а молока не было. А еще, говорят, несколько раз видели, как Миссис Попкинс и Мисс Тревишем из трубы на метлах вылетали, да причем, бают, голышом. Но я так думаю – врут они. Метел-то, милый, титановых не бывает, все деревянные, а кушают обе так, что и дуб надломится…
- Дед, а что это шелестит?
- Это дуб, милый. Его еще при Елизавете посадили, как она тут четыреста лет тому назад в трактире останавливалась. Ее, кстати, тоже на метле видели, но тут я верю больше, - изящная, говорят, бабенка была…
- Мне страшно, деда! Пойдем домой, не будем заходить!
- Глупый ты, Визирвонтвутсрепент-Второй Сириус Младший! Это я так, присказки рассказываю, кто же в такое верить будет? Сына Винстонового это дом, он в Глазго работает, а женка его иногда приезжает, цветочки тут какие-то разводит. Разговоры это все, забудь, милый, а то меня бабуля наша прибьет, что напугал. Еще и заикаться будешь. Ну, пойдем дальше, я тебе лучше дерево покажу, где Иза, кузнецов сын, на тарзанке катался, упал головою вниз, да с тех пор за лейбористов и голосует…
Но ребенок не слушал. Он смотрел вверх, в темное звездное небо, почти черное этим ноябрьским вечером. Круглое лицо луны, как обычно, было слегка повернуто вправо, как будто она смотрела себе за спину. Сейчас на фоне ее ясно виднелся силуэт дамы в старинном платье с высоким воротником и сложной прической, летевшей на метле. За ней, двигаясь зигзагами, вылетели из дымовой трубы дома две полненькие, более современно – и уж точно потеплее! - одетые старушки, метлы которых слегка прогнулись от натуги. «Rule, Britain!“ – гласили аккуратные транспаранты, прикрепленные к их кухонно-летательным аппаратам. Мальчик ойкнул и покрепче прижался к деду. Он еще не знал, что такое патриотизм
Сообщение было изменено 25 февраля 2013 в 21:08
